И снова про дуэль, или "Ещё одна дуэль на Чёрной речке".

Только-только прочитала про историю дуэли М.Волошина и Н.Гумилёва (блог Ирины Заики "Нескучная пятница"), как приходит очередной номер журнала "Юность", а там - об этом же!
Ирина очень подробно уже написала: о тайне имени Черубина, о трагическом любовном треугольнике, из-за которого и произошла  дуэль, о самой дуэли... Я лишь немного добавлю.

Воспользуюсь материалом журнала: Погорелая, Е. Черубина де Габриак: неверная комета (Из главы "Ещё одна дуэль на Черной речке") // Юность. - 2019.- №9. - С.113-116.

Елена Погорелая - поэт, литературный критик. Сфера научных интересов - русская поэзия XX-XXI веков, современная литература, возрастная психология и педагогика. С трудами Елены Погорелой можно познакомиться здесь - Елена Погорелая - Журнальный зал.

Итак, это случилось 19 ноября в Мариинском театре в мастерской Головина. Гумилев стоял с Блоком на одном конце залы, Волошин с Маковским, ещё не знающим о мистификации Дмитриевой-Черубины, - на другом. Внизу пел Шаляпин. ..Волошин дал ему допеть и направился к Гумилёву.

Дальше - со слов самого Волошина: " Я подошел к Гумилёву, который разговаривал с Толстым, и дал ему пощёчину.. В первый момент я сам опешил, а когда опомнился, услышал голос И.Ф.Анненского: "Достоевский прав, звук пощёчины - действтительно мокрый". Гумилёв отшатнулся от меня и сказал: "Ты мне за это ответишь"..."

Со слов Маковского: "Волошин казался взволнованным, не разжимал рта и только посапывал. Вдруг, поравнявшись с Гумилёвым, не произнося ни слова, он размахнулся и изо всей силы ударил его по лицу могучей своей дланью...

...- Вы недовольны мною? - спросил Волошин, заметив, что меня покоробили грубая расправа его с человеком, который до того считался ему приятелем.

 - Вы слишком великолепны физически, Максимилиан Александрович, чтобы наносить удары с такой силой. В этих случаях достаточно ведь символического жеста... 

Силач смутился, пробормотал сконфуженно:

 - Да, я не соразмерил..."

Далее ещё много интересных воспоминаний очевидцев: Алексея Толстого, М.Кузьмина, письма М.Волошина...

Любопытны рассуждения автора, Е.Погорелой, о поединке: "Хотя эту дуэль и называют второй дуэлью на Черной речке, имея в виду поединок Пушкина и Дантеса..., на память приходит другой поединок - Пьера Безухова с Долоховым. С одной стороны Волошин: толстый, мощный, добродушный, обладающий редкостной физической силой, к тому же масон. С другой - Гумилёв: хладнокровный, надменный, прославившийся романтическим ранним цинизмом... Волошин, как и Безухов, не умеет стрелять и боится, "по своему неумению", попасть в Гумилёва. Гумилёв, куда более искушённый в военном искусстве, настроен непримеримо... К счастью, в отличие от дуэли Безухова с Долоховым, на поединке Волошина с Гумилёвым не было пролито крови".

Общество на дуэль среагировало моментально.
Из фельетона А.Колосова (псевдоним А.Е.Зарина, актуального публициста).

«Жили-были два писателя, два поэта, два критика, и вдруг воспылали друг к другу ненавистью лютою, непримиримою. Тесно им стало жить на белом свете и решили, что надо им друг друга истребить. 

— Ради Бога, что вы делаете? — умоляли их друзья-приятели. — На кого вы литературу русскую оставляете. Осиротеет она, бедная. Подумать только: варварский обычай дуэли уже лишил русскую литературу Пушкина и Лермонтова, а теперь, пожалуй, останется литература русская и без Волошина и Гумилёва. Но писатели и слышать не хотели...<...>

...Когда дым рассеялся, на снегу вместо двух поэтов осталась одна только галоша.<...>

Говорят, что страха полицейского ради и Волошин, и Гумилёв притворяются живыми и показывают вид, что с ними ничего не произошло.

Никто, конечно, такому вздору не поверит. 

Разве могут остаться живыми люди, от которых осталась одна галоша. <...>

В надгробных речах необходимо будет подчеркнуть скромность безвременно погибших писателей.

Люди, которые владеют пером, мыслью и словом, настолько скромного мнения о своих силах, что предпочитают этому своему естественному оружию глупую стрельбу из пистолетов. Граждане великой республики слова — правда, маленькие, не заметные граждане — берут на себя чужие роли, наряжаются в доспехи чужих варварских племен и смело идут на всеобщее посмешище.

И как апофеоз, как неизменный чеховский штрих — эта ста рая калоша, оставленная на поле битвы. Какой необыкновенный символизм, какой необычный стиль в этой старой галоше.

Господина Гумилёва, каюсь, я совершенно не знал при жизни. Только из Биржевки я узнал, что был такой писатель земли русской. А теперь его имя и его память для меня нераздельно связаны с этой проклятой галошей».

Эпиграмма А.Измайлова, над которой в конце ноября 1909 года покатывался весь Петербург:

На поединке встарь лилася кровь рекой,

Иной и жизнь свою терял, коль был поплоше,

На поле чести нынешний герой

Теряет лишь...галоши.

И напоследок мои впечатления.

"Высокой трагедии не получилось", - пишет Е.Погорелая ( имея в виду, что Волошин пытался "буффонаду и фарс вокруг имени Лили перевести в регистр высокой трагедии").

Действительно, всё получилось как-то нелепо. 

И всё же. Мне почему-то жаль обоих дуэлянтов. И даже кажется, что наши современники,  прагматичные и продуманные, не смогут вот так - горячо и нервно, но искренне и, в общем, благородно, - защищать чьи-либо интересы.

Может быть, как раз в подтверждение моих мыслей в этом же номере появилось произведение Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак "Хороший мальчик". 

Прочитайте, когда появится возможность.